Серия: Мемуарство / Юность
Сегодня мерила талию… Нет, не спрашивайте, я все равно не скажу. Хоть пытайте. Пин-код банковской карты еще скажу, а эти цифры – ни за что! Мне и так огромного труда стоило запихнуть их в глубины подсознания. Пусть лежат там, пока не похудею. Вот похудею – тогда посмеемся, обещаю.
Короче, ближе к теме: пока мерила, вспомнила, что всегда была толще всех. Когда училась в девятом, дружила с Танюшкой Масловой. Маслова после восьмилетки, невзирая на зажиточных родителей, пошла в кулинарный техникум – просто потому, что была сильно самостоятельной и хотела сама получать свои деньги, ибо клянчить у родителей напрягало.
Мне не нравился выбор подруги. Я опасалась за нее и своих опасений не таила. Хотя с начала учебы прошло всего две недели и сегодня было 15 сентября, прямо сказала Танюшке:
– Нашла куда идти учиться, всю фигуру испортила! Посмотри, на кого похожа, – щеки со спины видны.
Танюшка тут же встала спиной к зеркальному трюмо и стала крутиться, пытаясь рассмотреть щеки. Чем-то вид тыла ее все-таки встревожил, и она достала клеенчатый сантиметр, чтобы произвести точные замеры габаритов.
– Ф-фууу, чуть не напугала. Талия как была, так и осталась – пятьдесят восемь сантиметров. Просто у меня скулы широкие. Как у Софи Лорен. – И засмеялась: – Да мы же на практических занятиях только шинковку капусты проходили, не с чего щекам расти.
Пользуясь случаем, я тоже решила уточнить параметры, но у меня на талию ушло шестьдесят – на целых два сантиметра больше, чем у Масловой.
Ну, всё, сами понимаете, это был конец. Жизнь показалась окончательно загубленной. Мне стало мучительно больно за бесцельно прожитые годы, мир рушился. Шансов не было никаких. Я понимала, что теперь тот принц, от которого я уже целый год жду звонка в дверь моей квартиры, угарцует к Масловой, а я вообще никогда не выйду замуж. Разве что за коня. Я страдала, не зная, что мне делать с этими двумя сантиметрами, куда мне их деть, пропади они пропадом.
Танюшка Маслова, обладавшая помимо широких скул добрым и отзывчивым сердцем, утешала, как могла, рассказала, что идеальные параметры девушки – это 90х60х90, а у меня как раз 60… Я заламывала руки и обещала уйти в монастырь. В конце концов Маслова приняла верное решение. Сочувственно глядя на мои страдания, она сказала:
– Подосинкина, я сейчас испеку тебе тортик.
Я вздохнула, скосила глаза на живот и согласилась:
– Давай. С вареной сгущенкой. Только варится она долго. – Видимо, в глазах у меня опять заплескалась тоска, и отзывчивая Маслова тут же отозвалась решением:
– Фигня! В скороварке – за час сварится.
Надо сказать, что это решение не блистало новизной. Не научил нас негативный опыт приготовления макарон в скороварке, ну, не научил, что поделать! И мы отважно ступили на знакомые грабли…
На бисквит извели все имеющиеся в доме Масловых яйца, зато он получился пышным, румяным и ароматным. Танюшка осторожно на вытянутых руках отнесла его в комнату брата Вовки, положила на Вовкину кровать, на подушку, как младенца, и укрыла кружевным покрывальцем от мух.
– Красота! И Вовке ужин готовить не надо. Придет с завода, а у него королевский ужин – на тебе, Вовочка, тортик!
И хотя я сомневалась, что Володя, которому уже двадцать пять и которого давно привлекает не лимонад, а пиво, одобрит наше меню, на душе стало радостней – ведь тот самый долгожданный принц был слегка похож на Танюшкиного брата.
Поставив на газовую плиту скороварку с двумя банками сгущенки, мы принялись обмерять у себя другие места. Верхний параметр у меня дотянул до 88 сантиметров, нижний составил 86. В отношении груди Танюшка спасовала – грудь не дотянула и до 84, зато бедра откликнулись по-женски волнующе – 91. Я утешала Маслову, уверяя, что выравнивание в области бюста произойдет, когда они в своем кулинарном техникуме перейдут к практическим занятиям по мясу, сама же то и дело поглядывала в трюмо, гордо топорща бюст…
В это время и рванула первая банка со сгущенкой. То есть, сначала мы не поняли, что это сгущенка – впечатление было такое, что США таки развязали ядерную войну, а первый удар высокоточной стратегической ракетой Томагавк был нанесен по Масловской кухне, как наиболее значимому стратегическому объекту.
Посидев немного за спинкой дивана, мы осторожно выбрались в коридор и заглянули на кухню.
На полу, в окружении пятен светло-коричневого цвета, ровно посредине кухни валялась крышка от скороварки, стена и потолок тонким слоем покрылись вареной сгущенкой, а сама скороварка булькала и тряслась на плите, недовольно погромыхивая невзорванной банкой.
Мы стояли за закрытой кухонной дверью и молчали. Мы растерялись. С одной стороны, надо срочно выключить скороварку, чтобы обезвредить второй снаряд, а с другой – страшно вылезать к плите – а вдруг как раз в этот момент сдетонирует. Горячая сгущенка – не самая лучшая маска для девичьей кожи.
Топтались мы у кухонных дверей недолго. Пришел Вовка, увидел наши глаза и понял, что надо готовиться к худшему.
– Ну что, опять макароны в скороварке?! Только же починил… – страдальчески так протянул.
А Танюшка ему:
– Вовик, у нас такой кошмар! Ты разувайся, я тебе сейчас тапочки подам…
И в этот момент созрела вторая банка…
Дверь кухни сама собой приоткрылась и оттуда донесся зловещий звонок таймера, наверно, сработавшего от ударной волны. Танюшка уронила тапочки и прошептала: «Опа…». Вовка инстинктивно пригнулся и закрыл голову руками, а я запоздало заткнула уши, хотя знала, что банок было только две…
Владимир опомнился быстрее всех, короткими перебежками пробрался в кухню и первым делом поскользнулся на размазанной по полу вкусняшке, отчего проехал на пятой точке аж до плиты. Потом, чертыхаясь и шипя, выключил плиту, оценил масштаб поражения, сплюнул и снял штаны.
– Держи. – Он швырнул брюки в Танюшку. – Чтобы завтра к шести утра были чистые и выглаженные. Даю вам час на уборку этого срача. Мой ужин должен быть готов в 19.30… Вот дуры! Идиотки из кулинарного техникума! Замуж скоро, а готовить никак не научатся. То у них макароны к потолку прилипнут, теперь говно какое-то по всей кухне… – бурчал он, удаляясь в сторону своей комнаты.
Мы с Танюшкой уныло смотрели ему вслед, понимая всю справедливость его возмущения. Потом Танюшка встрепенулась:
– Ой, бисквит!..
Холодея от ужаса, мы поплелись к Вовке, стараясь не дышать и ступать легко и неслышно. Но это не помогло. Когда мы заглянули в Вовкину комнату, то застали его удобно расположившимся прямо на бисквите. Танюшка кашлянула. Вова открыл один глаз:
– Что?
– Вовочка, а мы на ужин тебе тортик испекли…
– Лучше бы яичницу пожарили. Ну ладно, тащите сюда. С чаем пойдет.
– А он уже тут… ты на нем лежишь, Вов…
Владимир открыл второй глаз и резко встал с кровати. То, во что превратился наш пышный бисквитик под его мощным торсом, напоминало драный блин и выглядело не совсем съедобным. Володя шумно выдохнул, скрежетнул зубами и голосом, полным ангельского терпения, сказал:
– Ладно… Жарьте яичницу.
– Так яиц нет, Вовик, все на торт ушли. – Танюшка тоже заговорила тоненьким ангельским голосом.
Дальше я бы поставила много точек и даже звездочек – как символ цензуры. Терпению Вовкину все же было далеко до ангельского, и он таки дал волю словам…
Минут через десять, хорошенько прооравшись, он оделся и, уходя, сказал:
– Скажешь матери, что я с Пашкой пошел в пивбар! И что пусть она лучше заберет тебя из этого кулинарного техникума, а то я совсем сопьюсь! – И хлопнул дверью.
А мы с Танюшкой еще часа четыре отмывали масловскую кухню… Правда, потом им все равно пришлось делать ремонт. Но это уже после того, как мы тарт-фламбе делали.
Девяносто – шестьдесят – девяносто
(записки из кулинарного техникума)