КАК РОЖДАЮТСЯ АНЕКДОТЫ
По воскресеньям после Божественной Литургии в нашем храме устраиваются чаепития: летом на улице, а в холода — в притворе храма. На столах чай всех сортов и кофе, печеньки, кексики, конфеты, шоколад… Причем все это красиво разложено и со вкусом сервировано а ля фуршет.
И сегодня все было как обычно, только со столов не торопились убрать. В трапезную на обед мне все равно надо — так что ж с пустыми-то руками. Прихватила тяжелое блюдо, на него — кружки, сухарницу, в другую руку — салфетницу с салфетками. Нагрузилась и пошла на воскресную трапезу.
И такая бодрость духа во мне (представьте: солнышко, теплый ветерок, кругом природа бушует зеленая, Христос во мне), иду и горланю:
— Предстательство христиан непостыдноооеее, Ходатайство ко Творцу непрелооожноеее, не презри грешных молений глааааасыы…
А кружки по блюду ездят, сухарница вот-вот упадет, поправить нечем — в другой руке салфетница.
И тут навстречу мне молодой миссионер Таисия идет.
— Помоги, — говорю, — Тая.
— Не могу, — отвечает, — слов не знаю…
* * *
Казначей нашего храма разродился девизом: кошелек – или Вечная жизнь!
* * *
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЛИТУРГИЯ
— Братья и сестры, не толпитесь у входа, закрывайте дверь скорее, не май месяц!
— Матушка, где свечки у вас продают?
— А за упокой куда ставить?
— Мамаша, ну куда вы с санками в храм Божий — здесь вон яблоку упасть негде…
— Люди! Православные! Кто сумку на прилавке оставил?
— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…
— Тсс, тише, началось!...
— Благословииии, душе моя, Гоооооспода. Благословен еси Господиии…
— К празднику передайте…
— Сынок, передай к Божьей Матери, к празднику, к Николаю Чудотворцу, на канун, к Троице, к Пантелеймону, к Распятию…
— Не, мать, давай я тебя пропущу, сама иди ставь, я не запомню.
— Две — к Распятию, пять — к Празднику, одну — к Казанской, одну — к Иверской, четыре — Николаю Угоднику…
— К Распятию — две, к Празднику — две, к Николаю… да ставь все к Празднику, не ошибешься!
— Дочк, мне бы присесть, ноги не держат совсем…
— Бабушки, уступите кто-нибудь место, по очереди сидеть будете, ну, что же делать… все равно сейчас Евангелие.
— Премудрость, прости, услышим святаго Евангелиа…
— Передайте к Празднику…
— Ти-ха! Евангелие!...
— А теперь можно?
— Ну, давайте уже…
— А скажите, пожалуйста, почему это батюшка по-русски говорит?
— Ну а как же он еще говорить должен?
— Ну, по церковному…
— Это проповедь на Евангелие, проповедь всегда по-русски говорят, чтобы понятно было.
— Нееет, это тут что-то нечисто… В церкви всегда все непонятно, а тут — понятно… неееет, это у вас тут секта какая-то. Вот зачем батюшка так просто говорит?
— Ну, как зачем? Чтобы люди поняли, о чем в Евангелии говорилось…
— А чо вы тут все улыбаетесь… точно, секта!
— Так праздник же! Какая секта? Выйдите на улицу — там табличка: «Храм ап. Фомы Московского Патриархата Русской Православной Церкви», да и крест на куполе…
— Табличка!.. табличку какую хочешь можно привинтить. И крест…
— Что же — наорать на вас, чтобы поверили?
— «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя…»
— Во! И поют все вместе, а говорите — не секта!
— Так всегда поют Символ веры всем храмом, не только здесь, везде поют.
— Что вы мне рассказываете всякую ерунду, я православный, знаю, что к чему.
— Извините, уж и не знаю, как вас убедить…
— А не надо нас убеждать, мы православные, на сектантские уловки не поддаемся! Серый, пошли отсюда нах…
— Вот уж воистину, «…елицы оглашеннии, изыдите. Да никто от оглашенных, елицы верни…»
— и сподоби нас, Владыко, со дерзновением, неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога, Отца, и глаголати…
— Отче нааааш!!!...
— матушка, причащать скоро будут?
— Скоро, скоро уж, давайте, я малыша вашего подержу, пусть руки отдохнут.
— Воооонмем! Святая — святым.
— Записки передайте, пожалуйста.
— Поздно уже записки, милая, теперь на позднюю литургию только.
— А исповеди почему не было? Будут исповедовать-то?
— Да была уж исповедь, там, в придельчике, где купель…
— Ох, что же делать, проворонила… да как же я теперь, да я ж готовилась… Господи, ну как мне быть?...
— Таня, Таня, проберись к алтарю, скажи кому-нибудь с клироса, чтобы батюшку позвали, тут женщина исповедаться не успела, может, выйдет…
— Ой, миленькая, спаси тебя Господь…
— Со страхом Божиим и верою приступите.
— Берите уж своего тяжеловеса — вон Чашу вынесли.
— Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти…
— Тело Христово приииимииите…
— С причастием вас!...
— С праздником!
— С Рождеством Христовым!
— Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…
* * *
ГЕНДЕРНАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ
В восресный день на отпусте* каждому подходящему ко кресту батюшка дает кусочек антидора*.
В этот раз о. Г. дал мне целую служебную просфору*, девятичинную, ее еще диаконской называют. Вручает он мне ее и говорит:
— А вам, Николавна, — просфору дьяконскую. Кто знает — может, вы дьяконом* когда станете…
Даже самые лучшие мужчины в мире — православные священники — не лишены этой гадостной черты, гендерного превосходства! Ну вот обязательно унизить надо…
… а может, я епископом* хочу!
ПРИМЕЧАНИЯ:
Отпуст — благословление молящихся на выход из храма после окончания богослужения. На отпусте священник подает прихожанам для целования крест.
Антидор — (греч. вместо дара) – оставшиеся части просфоры. Раздаются после литургии непричащавшимся мирянам.
Служебная просфора — (греч. приношение) — богослужебный литургический хлеб, употребляемый в православии для таинства Евхаристии.
Диакон — (греч. служитель) — лицо, проходящее церковное служение на первой, низшей степени священства.
Епископ — (греч. надзирающий, надсматривающий) в современной Церкви — лицо, имеющее высшую степень священства.
* * *
ИСПОВЕДЬ
— Следующий, подходите быстрее.
— Господи, помилуй. Согрешила, Господи, прости. И вы, батюшка, простите.
— Называй грехи, чадо…
— Согрешила раздражением — третьего дня на маму наорала, получается, еще и заповедь о почитании родителей нарушила. Господи, прости!
— Достает, поди, мама-то, во все вмешивается?
— Да она ж добра хочет мне, ну, забывает, что мне уже сорок и у самой семья… а так она у меня золотая мамулька. А что раздражаюсь — терпенья во мне нет, любви не хватает, это от маловерия… В искушениях о молитве забываю, вся в суете, в делах домашних — прямо бог и царь я в доме… вот и раздражаюсь, что она советы дает и замечания делает, никакого смирения…
— Это правильно, что себя винишь. Конечно, сами мы виноваты в том, что гневливы. Вот я вчера на жену и детей накричал. А почему? Да потому, что настоятель вечерню с акафистом служить велел вместо отца Гермогена, заболел он… а у меня и литургия, и крещение, и требы аж до четырех часов... Не скажешь ведь: пардон, рабочий день закончен. Долг пастырский выполнять надо. Ну, устанешь, ясен пень, но жена с детьми причем? Ей опора нужна, муж в доме… чтоб раз пообещал, дома был вовремя… А дети так и вообще… — Батюшка сокрушенно трясет головой и смахивает слезу. — Дети отца неделями не видят… прыгают, радуются… а я на них… — Достает чистый аккуратно сложенный носовой платок и сморкается. — Ну, что у тебя еще?
— Объелась за ужином… чревоугодием согрешила, батюшка. Господи, помилуй.
— Целый день, небось, присесть некогда было, крошки не проглотила, а за ужином навернула по полной?.. Эх, как-то все у нас… вот и я брюхо отпустил: ведь, дай Бог, если два раза в день поешь, требы без конца, только к вечеру обедать и сядешь. Но уж и оторвешься… Нет того, чтобы с воздержанием, да без услаждения… А вот для вкушения брашен мера такая — если молишься с трудом, значит, точно объелся. Правило молитвенное читаешь на сон грядущим?
— Когда как, батюшка. Иной раз и не полностью прочитаю, а когда — и Серафимовым заменю…
— Вот! Видишь, как все: один грех к другому прилагается. Сначала нажремся, а потом нам уж ничего и не нужно, а все туда же: «…не лиши нас и Небесного Твоего Царствия…» — Батюшка опять сокрушенно трясет головой. Прихожанка тихо плачет. — Да разве любим мы Господа? Любили бы — стремились к Нему, не брашнами себя отягчали, а в молитвах к Нему стремились… Ну, говори дальше.
— Еще немилосердием согрешила к ближнему и скупостью. Попросила нищенка в метро милостыни, дала два рубля, а она говорит: мало, десятку давай. Не дала, жадина! — Прихожанка рыдает.
— У тебя детишек-то сколько? Трое?
— Четверо уж, батюшка, да вот на старости вроде опять понесла. — Смущенно улыбается.
— Молодец, Наталья! Не ленишься Божью заповедь «плодитесь и размножайтесь» исполнять. Ну, ничего, ничего, Бог простит. Еще что есть не сказанное?
— Детей плохо воспитываю, не занимаюсь с ними, молитвенное правило, Евангелие им не всегда читаю…
— Эх, мать… За всех ведь Бог спросит. Вот, я тоже, бывает, выйду на амвон проповедь говорить, а сам думаю: как я вас сейчас учить буду тому, что сам не исполняю? Да я в тыщу раз хуже каждого из вас, а мне ж вас еще и учить… — Батюшка опять достает платок.
— …Вроде и все, отец Василий, если что запамятовала, прости, Господи, вся моя согрешения вольная и невольная, ведомая и неведомая, словом, делом, помышлением…
— Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит ти, чадо Наталья, и аз недостойный иерей Его властию, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Прихожанка целует крест и Евангелие, лежащие на аналое. Батюшка, поправляя поручи, смущенно просит ее:
— Ты, Наталья, помолись обо мне…
— Так молюсь, батюшка, каждый день молюсь. И вы уж обо мне помолитесь, чтоб на маму не набрасывалась.
— А куда ж я денусь… ну, ступай с Богом. — Благословляет. — Причащаться будешь?
— Готовлюсь…
— Ну, помоги, Господи. Ступай.
* * *
ДЕВЯТЫЙ ЧАС
В воскресенье я читаю Псалтирь и часословлю в храме. Девятый час обычно читается без священника, народу в это время в храме очень мало — дай Бог, два-три человека.
15.00. Мне пора начинать. Без всякой просьбы с моей стороны кто-то уже звонит в колокол девять раз… Во мне поднимается смятение, так как я не успела приготовить Тропарион, да и Часослов куда-то запропастился. Лихорадочно ищу часослов. Вдруг голос батюшки:
— Благословен Бог наш….
Замечаю, что мимо меня, как всегда метеором, в алтарь промчался отец настоятель. Машинально отвечаю:
— Аминь! — и продолжаю: шарить рукой в тумбочке, ища Часослов, и читаю по памяти дальше: — Слава тебе, Боже наш, слава Тебе… — в то время, как дочитываю «Отче наш», из-за спины возникает чья-то рука и кладет на аналой Часослов.
Вздыхаю и начинаю читать псалмы, но тут у меня случается приступ кашля. Отчаянно хрипя и надсадно перхая, мужественно читаю, проглатывая буквы, цифры и даже слова. Из алтаря выходит батюшка, подходит ко мне и сует мне в руки ковшик для запивки, полный теплого вина. Потом оттесняет меня от аналоя и продолжает читать прерванный мной псалом, а я в это время в сторонке жадно глотаю «лекарство», горлу моментально становится легче. Теперь я оттесняю батюшку и продолжаю читать за ним.
Подходит время читать тропари. Сегодня первым читаем воскресный по гласу, второй — мученика. Все та же услужливая рука, которую я идентифицировала как принадлежащую помощнице старосты Татьяне Большой, подкладывает на аналой сначала тропарион, раскрытый на тропаре мученику Нестору Солунскому, и листочек с воскресными тропарями. И я, овца такая, читаю их в той последовательности, в какой она мне их и положила — то есть сначала мученику, потом — воскресный!... Овцааааа!!!...
Ну, что делать… молитвы читаю, скоро кондак, надо подумать о кондаке, который уже не за горами, а где мне его искать — на листочке только тропари... То ли вино сделало свое дело, то ли последствия простуды — но я напрочь забыла, что воскресные кондаки есть и в Тропарионе, и в самом Часослове… Пришло время кондака. Молчу, нашарила какой-то молитвослов, роюсь в нем… Пауза затягивается… Сзади слышу шорох страниц…
Первым его нашла все-таки я, но прочитать не смогла из-за охватившей меня неуверенности (тот ли глас?), опупела окончательно и только стояла и лупала глазами. Потом где-то в своем молитвослове нашел батюшка, подлетел, привычно оттеснил, прочитал кондак и улетел опять в алтарь. Прямо Ангел какой, честное слово! И такой же милый.
Ну все, теперь можно расслабиться…
— господи, помилуй Господи, помилуй. Господи, помилуй… — сорок раз, а потом молитва Василия Великого.
Читаю. Все уверенней. Уже скоро конец. Оборачиваюсь — и опять захожусь в кашле… За спиной — почти полный храм!.. А меня снова заклинило. Молитву дочитала и молчу аки пень.
А батюшка за меня:
— Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу… Подосинкина, читать будем или в молчанку играть?
Молчу. Изображаю партизанку на допросе с одноименной картины художника Непомнюкакого…
Батюшка завершает молитвы, подходит ко мне и спрашивает:
— Что так читала плохо, Подосинкина?
А я все молчу и глупо улыбаюсь… расслабленная, с совершенно пустой головой. Потом выдавливаю:
— Растеряаалась…
Вот позорище!.. Прости, Господи.
* * *
ТАК СОЗИДАЕТСЯ ТЕЛО ХРИСТОВО
С древности и доныне сорок дней Великого поста отводились для оглашения, обучения вере крещаемых. Само же Таинство Крещения совершалось в Великую Субботу. Сегодня, 18 апреля 2009 года, в Великую Субботу, Христова Церковь пополнилась множеством новых членов.
Трое из них были крещены в нашем храме апостола Фомы на Кантемировской. И двое из троих — пришли от мусульманской веры. Для них перед Крещением проводился чин приема приходящих от магометанской веры.
Народу в храме было... ого-го! Сами понимаете — в Великую Субботу освящают куличи. И в храм идут все — и атеисты, и буддисты, и даже члены загадочной секты дырочников.
И вот когда перед Крещением проводился чин отречения от сатаны, батюшка предложил повернуться на запад и вытянуть руки в жесте отвержения не только крещаемым, но и всем, кто захочет лишний раз засвидетельствовать, что с сатаной он не имеет ничего общего.
И вот, при словах настоятеля: "Отрицаешеся ли сатаны и ангелов его?" — весь храм, как один человек, с вытянутыми вперед руками и растопыренными ладонями дружно поворачивается на запад, лицом ко входу, в который в это время входит нерадивая Подберезкина, по обыкновению припозднившаяся.
Подберезкина сначала опешила, потом покраснела, потом заметалась. Но вскоре сообразила развернуться на запад вместе со всеми и с чувством дунула и плюнула в сторону искусителя.
* * *
ПЯТНИЦА, 13
Пятница, тринадцатое… мне тоже досталось. Ну, если и не трактором проехало, то гусеницей зацепило. И все равно — кругом плюсы!
Оказалось, что у меня повредилась не трубка мобильного телефона, а сим-карта, но поскольку я по незнанию две недели голосила в небо о трубке, то Господь и послал мне новую мобилку, ура-ура!
Став обладательницей хорошенького телефончика, я первым делом запихнула в него сим-карту, но фик! Сеть ее в упор не видела, и тут меня внезапно озарило — новая мобилка тоже неисправна!
Спасибо умным людям — в результате мучительных плутаний мысль нашла нужное русло и сформулировала правильный ответ: больна симка. Благодаря другим умным людям, я наконец позвонила операторам, которые меня прям заждались там, в мобильных телесистемах — когда ж эта овца догадается позвонить!
Мне обрадовались как родной и предложили прямо сейчас сходить в салон обменять симку, совершенно бесплатно. Я сказала: ну вас, три часа ночи, вы чо там ваще! И пошла спать, а днем поехала менять сим-карту в салон, который в ТЦ "Европейский" на незабвенном и горячо любимом Киевском вокзале.
Симку мне поменяли, как и обещал оператор по телефону, за пять минут, которые я потратила, вожделея по новым моделям Нокия. Распаленная телефонной похотью, я совсем отключила моск и в таком состоянии приехала на работу, в храм (там огласительные беседы у нас по пятницам, а я записываю желающих креститься и немножко опекаю их).
Где и обнаружился дефект новой симки — она не хотела регистрироваться. Тут же обнаружился дефект моего мозга: выяснилось, что я не взяла старую сим-карту со всеми сверхважными телефонными номерами у продавца в салоне. Я прямо вспомнила, вот, как наяву увидела — молодой человек небрежным жестом смахивает ее со стола в мусорную корзину… ооооо!
Я стала падать в обморок, хвататься за левую груть, стонать и пить коньяк валокардин. Набежавшие сотрудники в лице Андрея утешали добрым словом и посоветовали немедленно ехать обратно в салон. А как ехать — надо же отпроситься у батюшки, а он уже начал огласительную беседу… как щас помню, по теме "Что такое Церковь". И толпа народу сидит и слушает его, затаив последнее дыхание. Ну не могла же я вот так взять и выйти к амвону и заорать: прекратите вашу канитель отец и благословите меня немедленно ехать в этот дурацкий престижный салон вы что не видите у меня полный писец, то есть, простите, беда…
Поэтому я села тихо в уголке и стала ждать, когда в голову придет решение или мимо пройдет кто-нибудь умный. Пришла Таня Маленькая и сказала: напиши записку и подай в президиум, в смысле отцу. Я так и сделала. Отец настоятель долго вчитывался в записку, а я сбоку в это время прыжками и жестами показывала ему, что меня щас просто разорвет, если он меня не благословит уйти с беседы спасать сим-карту.
Отец, до смерти напуганный моими ужимками, отчаявшись что-то понять из записки и разобрав только постскриптум "извинити за неровный почерк", грустно благословил меня, и я побежала опять на Киевский вокзал.
Искали мою сим-карту всем дружным трудовым коллективом салона, перерыли все мусорные корзины (уборщицы, не благодарите!), для верности охватили два близлежащих бутика, но симку так и не нашли.
Потом я бледная и красивая, в траурной черной шляпе с вуалью (зачеркнуто) с печальной улыбкой долго принимала соболезнования от всего трудового коллектива салона и трудовых коллективов двух близлежащих бутиков.
А дома я зачем-то полезла в боковой кармашек сумки и тут нашла мою сим-карточку! Вот такой замечательный день у меня получился!
Ребята из мобильного салона в ТЦ "Европейский"! Пользуясь случаем, хочу вам передать привет Не убивайтесь уже так, она нашлась!
А на следующий день Господь, вероятно решив предварить все мои будущие молитвенные стенания, просто так вот взял и дал целый коммуникатор (спаси тебя Христос, Андрюха!).
* * *
НОВОСТИ ВОСКРЕСНОГО ДНЯ (краткий обзор)
На литургии я делал запивку из кагора и нового царского варенья, которое мы варили с Флюсей из ее крыжовника. Дети были особенно довольны.
Отец Георгий выразил твердое намерение сегодня обязательно после акафиста отвезти меня ко мне домой, чтобы наконец-то освятить квартиру.
За трапезой ввиду отсутствия постоянного повара было наготовлено так много вкусной и разнообразной еды, что все объелись. Странно. Может, ну его, постоянного повара?
Мучительно решали с казначеем вопрос: какое блюдо получится, если сварить русалку — рыбное или мясное?
Два раза не подрались с Таней Маленькой.
Не давала Тане Маленькой вычерпать воду из купели, говорила: не смей, придут мужчины, попросим их.
Вылечила больную спину Таниными таблетками.
Поскольку мужчины не пришли, стала сама вычерпывать купель и надорвала спину.
За чаем долго и с наслаждением обсуждали, какое блюдо мне приготовить для угощения о. Георгия из тех пяти сарделек, которые телепаются у меня в пустом холодильнике. На всякий случай заняла у девчонок денег на тортик, чтобы угостить батюшку.
На акафисте я заснула.
Отец Георгий велел мне загружаться в машину, посмотрел карту, как ко мне ехать, и немедленно заскучал по молодой красавице-жене…
Квартира в седьмой раз осталась неосвященной, что мы непременно исправим в следующее воскресенье.
Всё.
* * *
О НОГТЯХ
Вчера наша прихожанка красавица Маша, добрая и милосердная девушка, постригла мне ногти, отросшие до диковинной длины. Сама я с ними не справлялась, а Маша отчекрыжила враз.
И сразу же — сразу!!! — случилось чудо: количество производимых мною опечаток уменьшилось на порядок!
Испытывая огромное чувство радости и облегчения, горя благодарностью к Маше, я выродила такой стих:
Состригла когти ты умело
с моей драконовой руки.
Осталось, завершая дело,
Немножко подпилить клыки…
А потом подумала-подумала и выродила другой:
Я приседаю в реверансах,
скрипя коленными суставами.
Пляшу в кадрилях и контрдансах,
Играя мышцами трехглавыми.
Кручу я шеей статной белою
Кругами плавными, широкими.
И что уж только я не делаю —
Стихи выходят кривобокими.
* * *
КОНТРОЛЬНАЯ ПО УСТАВУ
Вчера была контрольная по уставу. Два вопроса были из серии таких, что ответил бы даже грудной младенец — это добрая Анна сделала для того, чтобы мы не впали окончательно в смертный грех уныния. Я и не впала. Основное задание было по вечерне… Мне досталась великопостная вечерня вторника второй седмицы. Я сдала работу самая первая! Правда, частично списала, частично нафантазировала, а концовку изложила в стихах. Заодно обнаружила, что почти забыла церковнославянские цифры.
Это потому, что занятие по вечерне я благополучно пропустила. Гореть мне в аду!
* * *
ПИСЬМО В ХАБАРОВСК БАТЮШКЕ
Дорогой батюшка, отец Георгий!
У меня все хорошо — болею без передышки. Но уже стала ходить в храм. Мне сказали, что мне даже идет болеть — потому что я, когда болею, не так сильно выпендриваюсь. И все равно я опять наваляла много гадких дел...
И сегодня, вместо того чтобы осознать немощь свою и смиренно испрашивать милости у Господа, решила реабилитировать себя в глазах Бога и целый день пекла постный тортик к праздничной трапезе в храме на Покров, который, как известно, будет в среду, а среда у нас — день постный. Тортик посвящается Покрову Божией Матери и вам, ибо шоколадный и пропитан коньяком и сиропом со вкусом вишни. Весь он из чередующихся светлых и шоколадных коржей, в которых встречаются ягоды крыжовника из царского варенья (это которое со вкусом вишни). Коржи прослоены очень вкусным шоколадным кремом. Очень! Вам бы понравилось. Очень вкусный — честное слово даю. И его я не жалела.
Для тортика вчера выпросила у Имрановны 100 г коньяка, свистнула у мамы шприц и пропитала всю эту красоту из шприца.
Какое счастье, что у меня заложен нос, потому что я точно бы не стерпела и отожрала что-нибудь от торта — он должен очень аппетитно пахнуть.
Тортик назван, как я уже докладывала, в вашу честь — Георгиевский, поскольку шоколадный (а вы, как всем известно, любите шоколадные тортики), коньячный — а коньяк героический напиток, на срезе будет полосат, как георгиевская лента, и с вкраплениями полосатой же ягоды крыжовник.
Вот подожду, пока загустеет крем и набросаю сверху еще чего-нибудь… орешков кедровых, что ли. Кедры — это сурово, это по-георгиевски. Стильный торт будет.
Жаль, что вы не попробуете. Но я к вашему приезду испеку такой же, только еще лучший, точно!
Мне велели сообщить вам, что вас все ждут и любят и передают привет: красавица Маша, которая поет, Таня Имрановна, Лариса, у которой сынок дядя Федор, Людмила, у которой сынок Захар, две Светланы, все Антоны, все бабушки, Дмитрий Пахомов, казначей наш, еще кто-то — не вспомню сейчас по немощи ума. Настоятель говорил, что беседовал с вами, вот не помню теперь: то ли вам передавать от него привет, то ли от ему — от вас… (*задумалась*)
В общем, берите все приветы одной кучей!
А Витечка, зайко, что-то не пишет после своего Дня рожденья.
Я молюсь за него каждый день и записки пишу на проскомидию. Он очень хороший, светлый человек. Да, и талантливый! Он ко всем своим талантам прекрасно пишет и стихи и прозу. И чувство юмора не теряет, даже когда неприятности. Очень хочется ему помочь, но не знаю, как. Я еще давно-давно говорила ему, что нужно бы в Москву… но он почему-то не хочет. А может, просто не знает, как… А может, ему не хватает честолюбия… не знаю. Невесту, что ли, ему тут найти?
Вы тоже за него молитесь. Помоги ему Господь!
Ну вот что ж такое, что вас все время работой загружают! Нет бы какого отца потолще загрузить! Батюшка, мы вас сильно жалеем и молимся, чтобы Господь дал терпенья и сил. Ну, потерпите еще немножечко, вот уже и чуть-чуть осталось — скоро приедете, будем шашлык кушать у нас в овраге за храмом. Вот представьте только: речка журчит, кругом деревья, тра-а-авка, солнышко греет, строительный мусор, старые покрышки, природа, одним словом... Вася песни поет про буйный Терек, Имрановна быстро и невнятно произносит тосты (а Пахомов уже второй кусок вашего торта ест!)… идиллия!
Вы, батюшка, пишите о себе побольше, пожалуйста, нас волнует, как вы там. Про быт напишите. Как дети? Ничего им климат? А матушка? Сильно устает тоже, наверное. Помоги вам Господь!
Ну вот сколько написала, вы теперь это все, наверное, только на святках прочтете.
Ну, прощаюсь. Целую ваши руки, которыми Господь столько раз отпускал мне грехи. Передавайте поклон матушке Наташе, целуйте Сонечку и Сережу.
Храни вас Бог.
Ваша Николавна.
PS Поскольку у меня творческий кризис и нечего писать в блог, помещу это письмо в блоге, пусть люди тоже за вас помолятся.
В надежде на скорую встречу,
Николавна
* * *
ОБЗОР УХОДЯЩЕГО ДНЯ (ментальное)
День сегодня тяжелый был. После тоже тяжелой родительской субботы лилипутов плющило, Гулливеров колбасило, а Николавну так и вовсе нахлобучило.
Когда невыспавшийся человек, придя в трапезную за чашкой крепкого тонизирующего чая, выпьет с утра датского вишневого ликеру, то у него на весь день формируется удивительное мировосприятие. Он уходит в себя, погружается в свой сложный мир, как дайвер, и парит там, в этом мире, над бездной, пуча глаза от изумления. Внешняя среда при этом остается неисследованной, бесконтрольной и дикой, что выражается в получении толчков, окриков и прострела в спине из-за длительного стояния в скособоченной позе, принятой специально для поднятия уроненного конфетного фантика и зафиксированной по забывчивости. И она, эта полная стихий среда, мстит дежурному по храму за такое отношение: например, могут потеряться ключи от главного входа или четверо детей подряд пройдут мимо, шествуя прямо по новым замшевым сапожкам-угги…
И тем не менее, на все вопросы прихожан отвечено, нуждающиеся откатехизированы, многие даже выразили благодарность со слезами на глазах.
Но закончилась служба и наступил обед. И всё — пучеглазый Я-дайвер быстро-быстро, рискуя получить кессонную болезнь, проныривает толщу подсознания, рвет тончайшую радужную пленку разума и вступает в диалог с желудком:
— Съесть вот эту чудную селедку под шубой (две порции), кусочек черного хлеба с салом, гороховый суп, котлету, вот этот салатик из огурцов и помидоров… И сразу же надо взять пирожок с яблоками, на потом. А потом уже и чай с тортиком, два кусочка.
— А ты уверен, что я все это переварю? Нерезиновые мы с Москвой!
— Да ерунда! Есть будем медленно, тщательно пережевывая. Селедки под шубой надо бы еще порцию…
А еще сегодня все поехали на казначеевой машине к Почаевской иконе Божей Матери, а меня не взяли… Даже не предложили — для приличия хотя бы сказали:
— Николавна, айда с нами! Тебе как малодуховной очень надо к чудотворной иконе Почаевской…
Да кто ж дежурному предложит! Уехали сами духовности набираться.
P.S. И опять в нашей церковной лавке нет погребальных платьиц моего размера! (нота-бене: пожаловаться настоятелю)
* * *
КАК МЕРЯЮТ ПОПОВ (как мы батюшку одеть решили)
Есть у нас батюшка один — хороший мой знакомый, отличный священник, умница и вообще — святой. Только крупный очень. Харизма — во!.. За день не обойдешь. Видать, потому и благодати от него так много.
Одно плохо — по причине редкого формата и приобретенного вследствие святости пофигизма к внешнему виду — одежды у него мало, одно пальтецо уже двадцать лет носит.
А нам больно за православного попа, что не только костюмчика приличного у него нет, но даже футболки толковой!
И тут очень кстати у нас на приходе в мое дежурство появляется молодой человек крайне нестандартных габаритов и спортивного вида. Появился и говорит:
— А давайте я вам свою одежду бывшую отдам, хорошие шмотки, пригодятся еще кому-нибудь, а то я похудел сильно. Возьмите, а? Что-то в других храмах отказались…
Я сразу про того крупномасштабного батюшку и подумала.
— Давайте, — говорю, — пригодятся, ага.
Парень быстренько затащил в трапезную четыре здоровенных пакета, прыгнул в машинку и уехал второпях, видно, боясь, что передумают брать.
Я кликнула на помощь нашего сотрудника Андрея, объяснила ему задачу, и мы быстро рассортировали одежду: что можно отдать крупногабаритному батюшке, а что оставить для более мелких наших сотрудников. В результате получился хорошенький тючок, в котором были: несколько джинсов, несколько футболок и рубашка. Я прибавила к этому самый длинный ремень, который нашелся в нашей лавке, — кожаный, с внутренней стороны молитвы «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…», 90-й псалом «Живый в помощи Вышняго…» и молитва Богородице.
С этим прекрасным тючком я и нанесла батюшке визит. Батюшка был рад как ребенок, хотя ни одни брюки ему не подошли. Но футболки он очень одобрил и одну прямо тут же напялил и ходил, любовно поглаживая качественный трикотаж на пузе. На футболке были верблюды и пальмы и надпись: «С приветом из Шарм аль Шейха», и это батюшке особенно нравилось.
Ввиду отвергнутых по мелкости размера джинсов, дефицит штанов обозначился даже острее, чем прежде. И эта бесштанность была просто мучительной. Да что ж такое, братия! Доколе произвол такой терпеть будем! Православному попу — и прикрыцца нечем!.. Ну не горе ли?
И тут мне пришла в голову мысль. И не надо язвить — со мной так тоже иногда бывает. Пришла мне в голову мысль… (вот ведь как приятно писать эти слова!) Короче, пришла и говорит: надо выписать батюшке штаны из интернета! Батюшка, простой аки голубь и совсем неискушенный в интернетных делах, полностью доверился мне и сказал, что позволит себя обмерить.
Я сказала: окей, взяла зачем-то степлер, сунула за ухо карандаш и, внутренне заранее зная ответ, спросила батюшку, есть ли в доме сантиметр. Как я и предполагала, ни сантиметра, ни других швейных принадлежностей в доме холостого батюшки не оказалось. Я пыталась найти хотя бы нитки, веревочку, хотя бы поясок какой ненужный — тщетно! Ну как так можно жить!..
И тут мне опять пришла в голову мысль! Нет, другая. И я пошла в туалет. Язвить вот не надо, да. Я туда пошла не мысль думать, а за туалетной бумагой.
Батюшка сразу сообразил, зачем мне бумага, и заволновался, что я много потрачу. Рулончик и правда похудел, когда я обмотала его вокруг батюшкиного стана. Батюшка стоял посреди комнаты, подпоясанный туалетной бумагой. Он возвышался надо мной и страдал от такого неоправданного расточительства любимой Zewa Плюс Свежесть Океана (двухслойная, с голубым тиснением, 4 рулона в упаковке, признанный лидер рынка туалетной бумаги в России). Потом не выдержал и стал жалобно уговаривать измерить один фрагментик, отделенный перфорацией, умножить на их количество в опоясывающей его ленте, а результат записать на бумажку.
Но мне бумага тоже понравилась, и я сказала, что в таком деле нельзя экономить. Безжалостно оторвала кусок и скатала его — ничего так себе рулончик получился. Правда, больше мне бумаги не обломилось — рачительный батюшка строго велел снять другую мерку (длину брюк) тем же куском, минусуя фрагментики. Итак, у нас получилось две мерки — обхват талии и длина изделия (обхват талии минус два фрагментика)…
Пойду искать брюки в каталоге BONPRIX. Рекомендую, кстати, — очень хороший магазин.
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ РАССКАЗЫ
ЩЕЛКУНЧИК
Александру Иванычу как раз перед Новым Годом сделали, наконец-то, зубные протезы. Теперь он каждые четверть часа выразительно оповещает нас о том, что «слон сосет соску». Зубов у него теперь много – даже рот плохо закрывается. Его такое богатство радует. Я тоже, конечно, за него рада…
Но семечки свои спрятала подальше.
ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ
Сначала – о том, что было в первый день Нового Года, или как я курила сигары…
Новый Год мы встретили втроем — мама, Илюша и я. Все было так мило-патриархально: собрались у мамы, ели вкусные салатики, рыбу теляпию, красную икру, ну, разумеется, селедку под шубой и пирожки с капустой, пили домашнее вино и кока-колу… Когда маму сморило, мы еще долго-долго разговаривали с Илюшой о хорошем кино, о хорошей музыке… Так спокойно и тихо вошел в нашу жизнь 2008-й год.
А на следующий день Илюша поехал в храм на службу, а я, запихнув в сумку подаренные шторы, не спеша отправилась домой.
Но в метро, аккурат на станции «Киевская», меня настиг телефонный звонок друга-психолога Валеры. Друг-психолог, совершивший тактическую ошибку, выпив утром 1 января шампанского, теперь требовал составить ему компанию для посещения бара «Курвуазье». Он говорил что-то о Наполеоне, французской армии, хорошем коньяке и хорошей кухне, о доброкачественных продуктах… Я думала. С одной стороны, у меня было время, и с другом мы не виделись давно. С другой стороны у меня была раздутая от штор сумка, опасность употребления спиртного на голодный желудок и природная лень. Но победила дружба и удачное расположение вышеуказанного бара в приятной близости от метро, что сводило на нет пункт о природной лени. Опасность употребления спиртного на голодный желудок была устранена благочестивыми размышлениями типа: «Маленькая рюмочка хорошего коньяку только прибавит здоровья». И поехала я на Сухаревку.
Валерий, который каким-то совершенно загадочным образом добрался за 15 минут от Выхина до Сухаревки, уже успел заказать себе бодряще-отрезвляющий коктейль с ромом и ополовинить его и встречал меня на улице с распростертыми объятиями.
Бар «Курвуазье» внешне абсолютно ничем не выделяется, очень простой дизайн, лишь несколько кукол, одетых в форму французских гвардейцев времен войны 1812 года, могли привлечь внимание (я-то заметила их, только когда уходили). Но почему-то казалось, что именно здесь, на Садово-Сухаревской, отдыхали, выпивали и закусывали французы (а может, и сам Наполеон!), в перерывах между боями, когда рвались к сердцу Москвы сквозь Садовое кольцо.
Мы устроились за удобным столиком, Валерий заказал себе еще коктейль, а мне — пятьдесят «Курвуазье». Надо сказать, что в этом баре из коньяков подают только «Курвуазье». Выпили за встречу — и потекла беседа. Говорили о скором Рождестве, «Южном парке», королеве Елизавете, выпили за старую добрую Англию.
Валера прикончил коктейль и заказал себе кофе и сто граммов коньяку, мне — еще пятьдесят и простой воды без газа. Выпили за французских виноделов. Заговорили о Наполеоне и его окружении, решили, что стратег он был никудышний, выпили за стратегию. Я вспомнила, что у Илюши день рожденья совпадает с Бонапартовским, выпили за Илюшу. Валера заказал мне удивительное блюдо «Рыбный Наполеон». Перешли к Бородинской битве, выпили за павших воинов, за Барклая де Толли, который был истинным центурионом в отличие от маршала Жукова. Вспомнили сэра Уильяма Питта, который тоже был истинным центурионом, выпили за него и за всех истинных центурионов.
Опять перешли к старой доброй Англии. Валера заказал себе еще сто и мне пятьдесят. Вспомнили Биттлз, Лед Зеппелин, Пинк Флойд… Выпили за вечную музыку. Говорить становилось труднее — мешала музыка в баре, которая становилась все громче. Выпили за взаимопонимание. Не помогло.
Но тут, к счастью, мне принесли на огромной тарелке «Рыбного Наполеона». «Рыбный Наполеон» выглядел полосатым слоеным баклажаном, бороздящим с циничной ухмылкой светло-изумрудные волны соуса, собственно он и был баклажаном, вернее, состоял из баклажанных слоев, которые перемежались слоями из трех сортов рыбы: форели, палтуса и пожелавшей остаться неизвестной и еще чего-то дико вкусного. Вкус имел потрясающий — обязательно попробуйте при случае. Мы выпили за местного повара, должно быть, француза. «Рыбного Наполеона» мне хватило надолго.
А Валера заказал еще сто себе и пятьдесят мне. Я спросила, как поживает Маша, вдова отца Георгия. Оказалось, что Новый Год Валера встретил с ней и детьми, всю ночь взрывали петарды, и друг-психолог подарил им немножко денег. Выпили за упокой души о. Георгия. Вспомнили Спасо-Бородинский монастырь, где он служил, Колоцкий монастырь… И решили на святках съездить в Саввино-Сторожевский, потому что там уютно. Выпили за уютные монастыри.
Музыка уже нешуточно долбила по ушам, я стала отвлекаться и смотреть по сторонам и рядом, за соседним столиком увидела девушку, одиноко сидящую над белоснежным ноутбуком. Рассказала Валере про свое письмо Санта Клаусу, в котором просила подарить беленький ноутбук. Выпили за то, чтобы в следующем году Санта не промахнулся.
Психолог заказал нам по ананасовому коктейлю, мне пятьдесят граммов, себе – сто. Я предложила выпить за мир во всем мире. Выпили за мир. Потом за идентичность и будущую докторскую друга Валеры. Тут Валера стал сетовать на шампанское с утра, а меня осенило, и я стала требовать сигары и кофе, чтобы был гештальт. Выпили за Фрейда и Морено…
Валера оживился и пошел за сигарами. Вскоре нам принесли массивную пепельницу, длинные спички, гильотинку и две толстенные сигары. Мы сосредоточились, сделали важные лица и стали по всем правилам раскуривать сигары. Я все сделала правильно, но бросила непогашенную спичку на гильотинку, и ее пластиковый корпус мгновенно покорежился. Пили кофе и курили сигары. Выпили за нелегкий труд кубинских мулаток…
Потом мне захотелось посмотреть на время, я достала из сумки сотовый телефон и увидела, что времени — 23.00, пропущенных звонков — 29, и у меня случился гештальт…
Поскольку Валера свой гештальт словил раньше, мы спешно покинули гостеприимный бар «Курвуазье». А на улице друг-психолог запихал меня в такси и лихо свистнул вдогонку… Через двадцать минут я была уже дома.
Дома Илюша и А.И. мирно ужинали перед телевизором и выпивали водку. А мне ужасно хотелось спать. Я схватила зайца в охапку и стала рассказывать ему про Наполеона, преимущества коньяка перед водкой и гештальт-психологию, а заяц нюхал мои пропахшие сигарами руки и умилялся…
Совесть у меня — из породы грызунов. И зубищи — во!.. Точит и точит, точит и точит… Ну, думаю, раз ты так… покаюсь. И пошла на исповедь. Все равно дежурю сегодня в храме. А в храме у нас — ну пингвинов только не хватает для полного сходства с Антарктидой (это у меня сложился миф такой: я верю, что на Южном полюсе холоднее, чем на Северном). В общем, холод леденючий (никто, конечно, не раздевается), стужа в общем, — потому что ремонт, и дует просто со всех сторон одновременно.
Дождалась я своей очереди на исповедь (к этому времени у меня замерзли даже зубы) и с сокрушенным сердцем исповедала свое пристрастие к французскому коньяку и гаванским сигарам…
…«Втык» со стороны батюшки был короток, но так силен, что я моментально вспотела, даже ноги согрелись. Не, я не буду говорить, что он мне сказал, вам это ни к чему, вы сигар не курите.
До дома летела поганой птицей, пылая изнутри и снаружи, чуть ли не снег под ногами таял. Прибежала, отдышалась… Стала готовить сумку к завтрашнему походу в храм и натыкаюсь… на спички! Специальные спички для сигар, длинненькие такие…
…Сижу, смотрю на них и плаааачу… И смеюсь.
ЁЛКА
Некто великодушный ощасливил наш храм невообразимым количество елок и сосен. Мы густо понаставили их в храме и на огороженной территории вокруг. Вокруг храма вообще стало как в лесу — наша повариха даже заблудилась, когда пошла выносить мусор, ее только по голосу нашли, испуганную и замерзшую (здесь смеяться). Множество их стоит прислоненными к стенам храма, и еще большее множество осталось лежать в куче…
Нам разрешили взять по деревцу.
Привезла крошку-елочку домой, выпустила из пакета на простор. А она оттаяла и давай пахнуть мандаринами! Здо́рово!..
Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…
МОРОЗКО
В самое Рождество у нас служилась ночная Литургия, а после было разговенье — прямо в храме накрыли столы, и около сотни человек сели пировать. Пировали долго-предолго — пока метро не открылось, а потом все стали расходиться. Мне расходиться было нельзя, потому что я в этот замечательный день дежурила. И в связи с тем, что мне предстояло находиться в суровых условиях катехизаторского дежурства часов эдак до 20.00, я напросилась к нашей поварихе домой (она живет прямо напротив храма) с тем, чтобы оправиться и привести себя в порядок для дальнейшего успешного несения службы.
Примерно в 7.00 в храме осталось уже только человек пять; я попросила брата Антония покараулить храм минут 20, до моего возвращения, и мы с поварихой Светой отправились к ней домой. Дома у Светы было тепло… Видимо, я отсутствовала не 20 минут, а целых 25 или даже 30, потому что, когда возвращалась обратно, столкнулась с уходящим Антонием, который весело попрощался и еще раз поздравил меня с Рождеством, пожелал удачного дежурства, поинтересовался, есть ли у меня ключи от храма... Да как же, конечно у меня есть ключи от храма, и лежат они в симпатичном кошелечке, в моей сумке… в храме…Там же, в храме, на моем столике, рядом с моими перчатками и шарфом, лежит и мой телефон…
Антоний, думаю, был уже у метро, когда я уперлась в запертую храмовую дверь. Минуты три я пыталась расшатать стальную дверь. Мысль работала быстро — все уйти не могли, должны остаться люди, еще как минимум две Татьяны — Маленькая и Большая, Большая сегодня дежурит вместе со мной, а Маленькая будет отсыпаться, так как не спала двое суток… Обошла храм с одной стороны — так и есть, свет горит, но никого не видно. Мороз набирал обороты, я стала пританцовывать. Путаясь в елках, которых на территории храма видимо-невидимо, обежала храм с другой стороны, заглянула в окно — никого не видно… Значит, девчонки на втором этаже. Стучать в окно второго этажа мне несподручно — ростом не вышла. В дверь — бестолку, они ж не услышат… звонить… так вон он, телефон, лежит на столе рядом с перчатками и шарфом…
Я поежилась, запахнула плотнее пальто у ворота, а руки засунула в карманы и стала думать. Хоть и думалось на морозе легко, но ничего оригинальнее, чем долбить в стальную дверь и в окна-стеклопакеты, я придумать не могла. С сожалением вытащив покрасневшую лапу из кармана, я стала осторожно стучать в ближайший стеклопакет, боясь его выдавить. Стеклопакет отлично поглощал звук с внутренней стороны. Я удвоила усилия, и они увенчались успехом — на горизонте, привлеченные грохотом, замаячили патрульные милиционеры…
Одной рукой я придерживала воротник, другой долбила в окно, потом перебегала к двери, долбила рукой в дверь, не решаясь стукнуть ногой из чувства благоговения… и все без результата. Милиционеры с интересом наблюдали за мной, оживленно переговариваясь, очевидно, комментируя мои действия и совещаясь: брать меня сейчас или немного погодя. А я лупцевала по окнам уже не на шутку…
Милиционеры замолчали и заметно напряглись. И вдруг я замечаю в глубине храма движение — да это же Ольга! Слава тебе Боже, что услышал меня! Ольга неспешно подошла к окну, за которым я отбивала чечетку — руками на стекле и ногами на замерзшем асфальте. Я стала орать Ольге, чтобы она немедленно взяла ключи из моей сумки и впустила дежурного катехизатора в моем замерзшем лице. Ольга совершенно не слышала, что я ей орала, я не слышала, что мне говорила Ольга… так мы минут пять гримасничали друг перед другом через звуконепроницаемый стеклопакет. Наконец Ольга безнадежно махнула рукой и скрылась из поля зрения. Я запрыгала, задышала на руки… Милиционеры расслабились, но уходить явно не спешили.
…Прошло дофига времени, но никто не торопился открыть мне дверь. В голову лезли нехорошие мысли, промерзла я капитально. К храму подошли первые посетители, явно мои «клиенты» — две пожилые женщины с одним внуком на двоих. Внутри себя я застонала, но внешне горя своего не обнаружила и стала опять одной рукой лупить по окну, другой успокаивать женщин, обещая им непременное и скорое приобщение к Рождественской радости непосредственно в храме Божием. Немедленно же и приступила к катехизации всех троих. Женщины оказались понятливыми и терпеливыми, а внук — так даже вполне продвинутым православным христианином…
Но вот все встрепенулись — в глубине храма появилась Ольга! Она подошла к окну и стала что-то говорить. Через пару минут стало понятно, что дверь она нам не откроет, так как ключей у нее нет. Я постеснялась катехизируемых, а также милиционеров, которые продолжали наблюдение за моими злоключениями, и поэтому все мои вопли в ее адрес так и погибли в моей груди. Не издавая ни одного звука, тщательно артикулируя и делая «выразительное» лицо (о, мимические морщины!..), мне удалось донести до сознания Ольги, что если она такая балда и не может найти мои ключи, то пусть разбудит какую-нибудь Татьяну… Ольга неспешно ушла.
Дыша на побелевшие руки посиневшими губами, я стойко продолжала катехизировать прибывающий к храму народ прямо в полевых условиях… Милиционеры тоже подошли послушать. Но тут в глубине храме как призрак возникла Маленькая Татьяна. Вид ее спросонья был ужасен: сбившийся на одно ухо платок, сбившиеся на другое ухо очки… растрепанные волосы, с одного плеча свисала вывернутая дубленка… Она шла и путалась в расстегнутых сапогах, то и дело спотыкаясь и хлобыстая голенищами. А выражение лица!... если б я не знала, что Маленькая не пьет вообще ничего крепче ромашкового чая, я бы подумала, что она в мое отсутствие приговорила не меньше чем бутылку водки…Бедняжка Маленькая, плохо понимая, что происходит, еще некоторое время пыталась добиться нашего ответа через окно. Но в конце концов ее осенило, и она открыла нам дверь в храм.
Войдя в храм, я моментально приклеилась к батарее отопления и уже оттуда сиплым голосом поздравила всех пришедших с Рождеством Господа и Спаса нашего Иисуса Христа!
ПОСЛЕДНИЙ СОН СТАРОГО ДУБА
18 января — в Крещенский Сочельник я, разумеется, дежурила в храме. Устала страшно. Нужно было делать множество вещей: сдерживать натиск желающих получить освященную воду, объяснять, умолять их, чтобы побыли на службе, помолились, поисповедались. Нужно было вручить каждому специально распечатанные к этому празднику «Памятку о святой воде», ехидно спрашивать у тех, кто отвечал: «Бог у меня в душе…», умеет ли он уже ходить по воде и исцелять… После всенощной надо было раздать воду, слить остатки в одну бочку и наполнить все купели и огромную бочку из нержавейки. Вроде всё сделали… из большой купели перелилась вода — пришлось ликвидировать аварию. Стала собираться домой. Хорошо, что по дороге зашла в трапезную, там была Таня Маленькая, ночная дежурная, мы с ней вдвоем остались. Попили чайку… Вдруг нас осенило, что большая бочка из нержавейки не наполнена. Наполняется бочка долго, а спать ведь хочется! У Тани стал вид человека, которому больше нечего терять… Но помочь я ей ничем не могла.
Домой приехала около часа ночи, целый час сидела в кресле, тупо глядя перед собой, потом покормила зверей и после некоторого колебания покормила себя быстрорастворимой лапшой «Доширак», бросила тельце на кроватку, и — как кирпич с седьмого этажа…
Всю ночь снились бочки, бутыли и бутылочки со святой водой, а проснулась утром в холодном поту от мысли: вторую голубую бочку не наполнили!!!...
Хотя 19 января народу было намного больше, дежурить уже было легче, а 20-го я вообще летала на крыльях, потому что причастилась.
* * *
СИЛА ТОЛПЫ
Здравствуйте.
Всех – с Крещением!
В храме было, как всегда, – на литургии во время Причастия толпы народа, жаждущего набрать побольше благодати в бутыли и баклаги, наперли так, что почти снесли столик с запивкой. Непривычно тихие, со сложенными на груди крестообразно лапками, напуганные крещенской людской стихией дети сбились в кучку, как стайка ангелочков, и беззащитно смотрели на меня снизу вверх треугольными глазами.
А стремящаяся к духовной жизни толпа была в этом году как-то особенно напориста, агрессивна и ожесточенно перла, доведенная, думаю, пьяными попами на 600-х мерседесах, брегетами и происками голубых епископов.
Катехизировать или миссионерить было напрасно, угроза назревала нешуточная, и я, поставив Таню Маленькую разливать запивку, мысленно попрощалась с вежливостью, а затем с криком: "Простите Христа ради!" ринулась в самую гущу, как в иордань, и стала продираться ко входу, тесня и расталкивая локтями народ божий и наступая всем на ноги. Благодаря нешуточной массе мне это удалось, и входную дверь мы накрепко закрыли на ключ. Так и стояла я там, у входной двери, каменной плотиной и впускала людей в храм, к вожделенной святой воде небольшими порциями.
Сила крещенской толпы была невероятна! "Вот же какие у нас люди! – с восхищением думала я, впуская очередную партию. – Эту бы силу, этот напор на рабочих местах проявить – да экономика нашей страны взлетела бы так, что в магазинах за покупку не брали деньги, а еще приплачивали бы покупателям..."
Но тут даже моя внушительная комплекция была несколько раз отброшена от дверей, спаси Господи, что не уронена.
Несмотря на мороз молодые миссионеры все-таки ходили на улице вдоль очереди, согревая людей пламенным благовестием и раздавая листовки.
Часам к двум сила толпы обмякла, и люди стали доброжелательней. А я смогла подумать об обязанностях – что и как говорить людям, которые приходят в храм два раза в год. Но ничего не могла придумать, ну никак, и решила: посмотрю, как о. Димитрий с народом разговаривает, вдохновлюсь, может. Тут протиснулся ко мне о. Димитрий и говорит: о ужас... О ужас, говорит, я не знаю, что рассказывать людям. Я ему сказала: идите молиться, батюшка, скорее, а то у меня тоже кризис жанра. Он скрылся, потом пришел и говорит: надо пообедать. Пообедали. И дело потекло!:)
Текли люди, текла святая вода, текла беседа... И оказалось, что всё хорошо, светло и благостно, как и всегда.