Подберезкина и мини-максимы
Однажды Подберезкину спросили: почему на земле так много зла?
Подберезкина сделала умное лицо и ответила: чтобы человек стремился в небеса.
Как Подберезкина шоколадку делила
Однажды Подберезкину угостили шоколадкой. Сидит она и думает:
«Вот сейчас угощу Машу. А Маша не одна придет, а с Юлей, Юлю тоже угощу. И Николай Иванычу надо кусочек дать — хороший дядька. Но если Николай Иванычу давать, он ведь своей собаке тут же скормит! Придется и для собаки кусочек выделить. И, конечно, батюшке надо дать кусочек. И казначею тогда надо, он сладкое любит.
Что-то маленькие кусочки получаются… Ну, так и быть — сама есть не буду. О! А Сергей? Сергей такой обидчивый — если всех угостить, а его обойти, такая обида будет. Хорошо, Сергею дадим. И жене его соответственно. И соответственно его малышам: свете, Галочке и Костику…
Кусочки получаются микроскопические! если я угощу человека шоколадной крошкой, он же смертельно обидится!» — так думала Подберезкина, быстро запихивая за щеку шоколадку.
Философка Подберезкина
Заболела как-то Подберезкина кишкаме. И стала жостко постится. Двенадцать дней жосткого поста — овсянка на воде, сухари и чай без сахара, и всего это гастрономического изобилия — по чучуть.
Не пугайтесь, она не впала окончательно в аскезу, хотя думать о припрятанном бейлисе интерес уже пропал, а вид докторской в холодильнике не вызывал ничего, кроме прозрачных философски возвышенных мыслей. Просто так надо было. Для болезни.
Утром тринадцатого дня взбрело ей встать на весы. Встала. Минус 8 кг. Всего-то…
Заглянула еще на всякий случай в зеркало, а там — талия родная появилась. Здравствуй, драгоценная моя пропажа, говорит, вот ты какая, совсем меня забыла… ну здравствуй, проходи, садись, будь как дома…
Еще там в зеркале какое-то лицо бледно-зеленое телепалось, красиво и значительно так, брови домиком…
И вот тут как-то испугалась Подберезкина. Вот что, думает, если так и дальше пойдет, меня же могут взять на конкурс красавиц, а там я непременно выиграю, ведь тихая и вялая, немногословная Подберезкина необычайно выигрывает!
А если, думает, стану какой-нибудь мисс, то возгоржусь и непременно паду. А падшая Подберезкина жрет и пьет все что ни попадя.
Ну и зачем же нам вся эта тягомотина с конкурсом, удивилась она. Достала из холодильника докторскую, сидит теперь и смотрит на нее, философка такая.
Аскетка Подберезкина
Иногда у Подберезкиной болела голова, и она много и противно ныла, так что ее хотелось стукнуть. Но ее не стукали, а даже очень жалели. Тогда Подберезкину начинало мучить собственное несовершенство, и она бралась за шоколадные конфетки, чтобы не впасть в уныние. Накушавшись же конфеток, принималась каяться в чревоугодии, с выражением читала покаянный канон и плакала. В покаянных слезах рождалась решимость угнетать плоть строгим постом и на ужин есть только пустую гречневую кашу. Без масла. Ну, еще только помидорку и чай с лимоном.
Когда наступало время ужина, она вспоминала, что от строгих постов некоторые подвижники, случалось, впадали в прелесть, и, воздохнув о немощи своей, Подберезкина смиренно шла разогревать курицу и варить макароны.
Подберезкина вообще была очень смиренна, очень! И рассудительная. Красивая такая, что летящие птицы заглядывались, оборачивались и врезались в фонарные столбы, теряя перья и шлепаясь наземь, чем доставляли местным дворникам немало хлопот. Это особенно случалось, если она накрашивала для смирения губки — чтобы не воздавали честь как подвижнице, — тогда становилась просто неземной красоты, неземной! Чисто агнел.
Вот так в скорбных трудах, постах и молитве проходила жизнь Подберезкиной. И почему-то всё мимо…
Подберезкина и бренность бытия
Однажды Подберезкина, сидя на берегу Сетуньки, размышляла по обыкновению о бренности бытия.
И тут подходят к ней два плохо одетых брата и спрашивают:
— А не найдется ли у вас, тетенька, денежек?
— Нет, — ответила Подберезкина, — денежек у меня нет, ибо я, как птица небесная, их не собираю, а тут же трачу на еду и всякий хлам.
— Тогда, может, пустая бутылочка из-под пива есть? Мы бы ее сдали в пункт приема стеклотары и получили бы денежки.
— Увы мне! — воскликнула Подберезкина. Простите меня, братия, и бутылки у меня даже нет, нечем мне вам помочь.
— Да не убивайся ты так, тетка! Мы у метро за пять минут настреляем, — утешили ее братия и ушли в сторону метро.
«Однако впредь деньги следует тратить не только на еду, но и на пиво, негоже отпускать нуждающихся с пустыми руками», — подумала им вслед Подберезкина.
Подберезкина и ее мужчины
Подберезкина находилась в том редком возрасте, когда непонятно, почему мужчины поддерживают даму за локоток, пропускают вперед, помогают выйти из троллейбуса и уступают место в метро — от восхищения или от сострадания?
Чтобы не смущать себя соблазнительными помыслами, Подберезкина решила думать, что всё это — от благородного рыцарства и воспитанности.
Неподвижница Подберезкина
Шла Подберезкина домой поздно вечером по скользкому тротуару да поскользнулась. Поскользнулась да и упала. Упала, встать хочет, а не получается — сама толстая, так еще и шуба толстая мешает. Повозилась-повозилась и затихла, не двигается — чтобы зря энергию не тратить, энтропию не увеличивать, ибо очень беспокоила ее грядущая тепловая смерть вселенной. Лежит, молится, ждет, когда Бог прохожего пошлет. Бог очень быстро выполнил ее прошение, и через три минутки прохожий человек проявил милосердие к павшей Подберезкиной, подал ей руку и поставил на ножки. Подберезкина посланца Божия сердечно поблагодарила и пошла дальше.
Идет Подберезкина дальше по улице, сокрушается о грехах своих и думает: все христиане как христиане — подвижники, одна я — неподвижница!
Подберезкина и сантехники
Как-то пришли к Подберезкиной во сне ссантехники. Много сантехников, целая делегация. И все — как на подбор, статные, в засаленных спецовках, щетиной заросшие, морды синие.
И говорят:
— Ты молилась о нас, теперь твои молитвы услышаны. Выбирай одного, какого хочешь, в безраздельное свое пользование.
Подберезкина на них только веником махнула:
— А ну пошли отсюда! Раньше надо было приходить, когда у меня полотенцесушитель сорвало, а засоры я и сама умею ликвидировать…
Проснувшись же, долго сокрушалась о своей гордыне.
Как Подберезкина с чревоугодием боролась
Чтобы избавиться от страсти чревоугодия*, Подберезкина в свободное время частенько предавалась аскезе*, уединяясь на берегу речки Сетуньки. Но вот однажды ее занятия были прерваны внезапным появлением летающей тарелки.
«Однако! — подумала Подберезкина. — так и в прелесть* впасть недолго».
И, поспешив домой, навернула борщеца со свининкою.
-----------------------
-
Чревоугодие — когда человек живет для того, чтобы есть.
-
Аскеза — вид духовной практики, преднамеренное самоограничение, самоотвержение, либо исполнение трудных обетов, порой включающий в себя самоистязание.
-
Прелесть — опасное состояние самообмана, как крайней формы гордыни, при котором бесовское наваждение воспринимается как откровение или видение от Бога.
Подберезкина и ее кошмары
Однажды Подберезкина заболела и решила, что в температуре можно дать себе послабление и прочитать сокращенное молитвенное вечернее правило, Серафимово*.
«Ведь, — рассуждала она, встряхивая градусник, — правило молитвенное не для Бога нужно, а для меня, чтобы я настраивалась на правильный, духовный образ жизни».
Так рассудив, Подберезкина положила под подушку книжку с названием «Инструкция для бессмертных, или что делать, если вы все-таки умерли…», которую написал настоятель их храма отец Даниил, и, выключив настольную лампу, легла, благоговейно скрестила ручки на животе и неспешно прочитала Серафимово правило.
А ночью ей приснился страшный кошмар. Кошмар орал почему-то голосом настоятеля:
— Что, страшно, Подберезкина? То-то же! Как помолилась — то и приснилось. Поняла теперь, что правило-то не для Бога нужно, а для тебя! — И как-то бочком удалился.
Подберезкина немедленно покаялась в небрежном отношении к молитвенному правилу, попросила у Господа прощения, поцеловала своей нательный крестик и стала спать дальше.
Но с тех пор больше никогда не сокращала ни вечернее, ни утреннее правило.
--------------------
*Серафимово правило — краткое молитвенное правило, которое дал преподобный батюшка Серафим Саровский сестрам, которые много трудились в монастыре: три раза «Отче наш», три раза «Богородице, Дево, радуйся» и один раз «Символ веры». Но батюшка Серафим не для того давал нам свое правило, чтобы заменять им установленные молитвенные правила, а для того, чтобы прибегать к нему в случае крайней необходимости. Крайней!